Начальник
Генштаба: Активная фаза АТО будет завершена в недалеком будущем
В своем первом интервью
начальник Генштаба и фактический руководитель АТО Виктор Муженко рассказал НВ о
самом тяжелом бое и назвал месяц, когда закончится война.
Он одет в старую футболку цвета хаки, светлые камуфляжные штаны и
бежевые ботинки. Разговаривает негромко и спокойно. В итоге производит
впечатление учителя.
Хотя на самом деле Виктор Муженко — не просто генерал-лейтенант, а начальник
украинского Генштаба, замглавы антитеррористического центра и фактический
руководитель АТО.
Стоя посреди нового лагеря украинских сил, он рассказывает сразу обо
всем — об успехах и неудачах, дезертирах в рядах украинских сил, об отношении к
пленным, атаках российских Градов и многом другом. При этом с военной прямотой
называя АТО неудобным и страшным словом война.
Это первое интервью Муженко за все время АТО.
— Какова сейчас ситуация в зоне боевых действий?
— Мы проводим операцию. Есть определенные успехи. Есть надежда и вера в
этот успех.
— Что с нашими военными, оказавшимися в катастрофической ситуации на
границе с РФ? Они сейчас между двух огней — сепаратистами и российскими
войсками, которые их обстреливают.
— Там находится подразделение из четырех наших бригад — 51‑й, 72‑й, 79‑й и 24‑й. Они достойно выполняют свой воинский долг. Есть определенные проблемы
с питанием и обстрелом со стороны России. К сожалению, это приводит к ранениям,
гибели военнослужащих.
Но мы не можем оставить границу. Иначе потом колонны российской техники
могут стать реальными, что приведет, к сожалению, к потере нашей инициативы и в
итоге, мягко говоря, к неуспехам.
Тогда [в момент выхода этих подразделений к границе] было немного иное
понимание ситуации, необходимость была совершенно другая — нужно было выйти
именно на линию госграницы, чтобы зафиксировать ее. Где‑то, наверное, были какие‑то ошибки в
плане размещения подразделений, но это было тогда.
Сейчас другая обстановка. Тогда не было на вооружении у сепаратистов установок
Град, которые непонятно откуда появились, не было огня из этих установок с
территории России, что сейчас имеет место.
— Вы не ожидали этого?
— Нет, не ожидали. Это было для нас просто дико вообще. Тем более что
они не только стреляют, а расстреливают тех людей, которые беззащитны перед тем
видом оружия, которым являются системы реактивного огня. Это тоже о правилах
войны, о жестокости.
— За время, пока эти бойцы находились на границе без помощи, произошел
массовый переход наших военных (нескольких десятков бойцов 51‑й бригады) на сторону врага. Часть общества
восприняло это как предательство, часть — как спасение. А вы как к этому
относитесь?
— К дезертирам я отношусь крайне отрицательно. Это первое. Второе
— дезертирство является преступлением. Третье — насколько тот или иной человек
совершил это преступление, должны разбираться компетентные органы. Но то, что
это существенно влияет на морально-психологическое состояние личного состава —
вне сомнения.
Это [ушедшие в Россию], наверное, самые слабые из тех, кому пришлось
выполнять свои обязанности в таких тяжелых условиях, о которых мы говорили
выше,— с проблемами обеспечения по всем направлениям и обстрелами.
Но есть же и те, кто до конца честно исполняет свой воинский долг,
проявляет и мужество, и самопожертвование. Каждый чувствует себя там
некомфортно, но одни находят силы выполнять служебные обязанности, а другие
почему‑то при первом же удобном случае дезертируют.
Это неправильно. Поэтому нужно найти единую точку понимания для того,
чтобы оценивать действия этих людей. Видимо, пока это не удается, раз в
обществе два полярных мнения — одни оправдывают, другие обвиняют.
— Как вообще с моральным состоянием у армии? Меняется оно?
— Несомненно. Армия меняется. Поднимается морально-боевой дух
личного состава. Накапливается опыт, в том числе и боевой. Появляются новые
взгляды на решение тех проблем, которые мы имели до этого состояния… Назовем
его честно и открыто — войны.
— Нас ожидает военная реформа? Какой вы видите нашу армию? Как
израильская, американская?
Армия должна быть боеспособной, хорошо вооруженной, мобильной и
способной реагировать на угрозы в ее отношении
— Нам нужно быть украинской армией — армией своего государства, своего
народа, которая способна защитить и сохранить территориальную целостность. Она
должна быть боеспособной, хорошо вооруженной, мобильной и способной реагировать
на угрозы в ее отношении. Я думаю, у нас это получится. В последние месяцы
армия меняется коренным образом.
— Призыв стоит вернуть? Или только контракт?
— Наверное, на первом этапе следует ввести смешанный способ
комплектования. Но впоследствии мы должны перейти к армии профессионалов.
Правда, при условии наличия сильного резерва — подготовленных людей, которые
способны при разворачивании военных действий встать к оружию и качественно
выполнять свои обязанности.
— Вам действительно нужны новые люди и третья волна мобилизации?
— Мобилизация нужна, но в чуть меньших объемах, чем это было задекларировано.
Возможно, мы к этому придем, и численность мобилизованных будет меньше, чем
планировалось. И пойдет на укомплектование частей обеспечения для того, чтобы
боевые подразделения освободить от выполнения несвойственных им задач.
— Вопрос, который хотят задать вам многие украинцы: не хочется ли
вам уволить тыловых служащих, из рук вон плохо комплектующих части?
— (Смеется). Есть люди, которые обязаны это делать. Есть факты
действительно недобросовестного, мягко говоря, выполнения своих обязанностей,
даже преступной халатности.
Но в большинстве своем люди занимаются тем, чем предписано. А проблемы с
обеспечением связаны не только с личностью того или иного человека, а с теми
системными проблемами, которые у нас существовали ранее.
— Все время АТО, какими бы ни были успехи или потери, вы
подвергаетесь жесткой критике…
— Критика — не самое страшное в этой жизни. Если она объективна,
конструктивна, заслуженна — это даже полезно. А вот несправедливая оценка и
обвинения гораздо хуже. Например, статьи про генеральские дачи и бани в зоне
АТО. Вы тут уже какой день? Третий? Видели тут бассейны, сауны?
Душ есть. Цивилизованный более-менее, а там, где мы раньше находились,
был еще примитивнее. Минимальные потребности мы должны удовлетворять. Я в этом
домике [указывает на темно-зеленый передвижной кунг во дворе] живу пятый месяц
— там у меня и кабинет рабочий, и спальня, и приемная, все вместе. Если кто‑то считает это признаком барства и роскоши — ради бога. Пусть приедут,
три дня поживут, неделю. Приглашаю.
— Известно, что вы принимали непосредственное участие в некоторых
атаках.
— Это неправильно. Не дело это генерала, старшего офицера — ходить
в одной цепи с солдатом. Но иногда это очень полезно.
— Каким был для вас самый сложный момент АТО?
— Наверное, бой под Семеновкой в районе Славянска. Потом Ямполь.
Когда ты видишь, как на твоих глазах носят раненых, а вертолеты не успевают их
увозить… Это сложно очень. Это самые острые моменты, которые врезаются в память
на всю жизнь.
Раньше у меня были учения, а сейчас более жесткие условия. Они
накладывают определенные трудности и на личную жизнь, и на здоровье, и на
нервную систему. Думаете, когда управляешь операцией, очень легко воспринимать
слова: “Есть контакт: два двухсотых, три трехсотых?” Для кого‑то — просто цифры. А для меня — двое убитых, трое раненых. И понимание,
что у какой‑то семьи не стало близкого. Чувствуешь себя
опустошенным.
— Когда закончится АТО?
— Я не хотел бы называть конкретные сроки, но активная фаза будет
завершена в недалеком будущем. Я думаю, что… Не хочу заранее загадывать,
называть количество дней и месяцев. Наверное, это случится раньше чем через
месяц.